Перед прибытием я перебрался в вагон к Диме, во избежание ненужных осложнений (кто мог знать, может, и высадка пассажиров происходит так же организованно, как посадка – тогда мы могли бы потеряться). Мы уже подъезжали к городу, и за окном показались пекинские небоскребы. Зелени не было и здесь, но плодовые деревья уже зацветали. Город был залит ярким солнцем, по виду совсем не апрельским, а летним. Когда мы вышли на площадь у вокзала, к общему южному колориту добавился еще и специфически восточный. Здесь все выглядело не так, как в Харбине, и уже сильно напоминало нашу советскую Среднюю Азию. Именно такой я себе ее и представлял: толпы народу, крики, шум, жара, пыль, азиаты, сидящие на корточках и просто на земле посреди площади. Дима бывал в Душанбе, и на него сразу, как он сказал, повеяло чем-то родным и знакомым. Я же что-то похожее видел в Крыму – но славянский юг далеко не так колоритен, как настоящий азиатский.
Английского языка здесь никто не знал даже в информационном бюро на вокзале, но, поупражнявшись с полчаса в языке жестов и выразительном мычании, мы все-таки добились от девушки, сидевшей там, каких-то результатов. Нам нужен был адрес отеля, расположенного не слишком далеко от центра, и вместе с тем не очень дорогого. Один из них, по ее словам, находился поблизости, а до Запретного города от него было просто рукой подать. Мы поблагодарили ее («сесе», это звучит по-китайски) и двинулись туда, ориентируясь по карте, которую я еще в Питере извлек из интернета, и которая была бы всем удобна, если бы давала названия улиц не только латиницей, но и иероглифами. Как выяснилось очень скоро, китайцы вообще не знают никаких букв; они понимают только свои значки. Ни один из опрошенных нами местных жителей не мог прочитать то, что было написано на карте, хотя все эти названия должны были быть хорошо известны им всем с детства. Мне приходилось произносить их вслух, и, как ни странно, китайцы меня понимали, несмотря на все трудности, связанные с музыкальным интонированием слогов. Впоследствии я осмелел и стал говорить по- китайски, уже не задумываясь над тем, правильно или нет я выговариваю слова – и, в общем, мне удавалось объясниться. Только одно слово я так и не научился произносить так, чтобы меня понимали. Это был «чай», «ча» по-китайски. В каждой чайхане нам долго приходилось объяснять, что же нам нужно, выпевая при этом слог «ча» на разные лады (мелодию этого слова в самом его конце нужно загнуть вверх очень резко и своеобразно, что никак не удавалось нам с Димой) – и все равно дело заканчивалось тем, что приходилось доставать китайский разговорник и показывать соответствующий иероглиф. Впрочем, может быть, дело тут было в том, что в Китае, похоже, никто не заказывает один только чай в ресторане. Его подают бесплатно, в качестве приложения к любому блюду, как сладкому, так и соленому. Вечером того же дня мы очень долго пытались найти заведение, где можно было бы попить чаю, и каждый раз на нас смотрели так, как будто мы требуем чего-то совершенно несусветного. Наконец в одном кафе мы смогли добиться желаемого, преодолев очевидное изумление девушки, принесшей нам меню и явно ожидавшей, что мы закажем по крайней мере лакированную утку по-пекински. Нам подали небольшой чайничек с чаем, желтым и необыкновенно ароматным. Напившись, мы подозвали хозяина этого заведения и попытались с ним расплатиться. Вряд ли я когда-нибудь забуду выражение, появившееся на его лице, когда мы предложили ему деньги. Это была смесь обиды, благородного недоумения и оскорбленного негодования, как будто мы ни с того ни с сего заподозрили его в каком-то ужасно неблаговидном поступке, и сделали это вслух, открыто и беспардонно. «Нет!», сказал он («бу син»), сопроводив свои слова выразительным жестом. Мы поблагодарили его и вышли, чувствуя легкую неловкость – и потом долго еще вспоминали этот казус. Впоследствии выяснилось, впрочем, что не все владельцы кафе столь щепетильны. Многие из них оказывались совсем не против брать плату за все, за что можно было ее взять. Один ужин в пекинском ресторане, довольно роскошный, оказался в конце концов в три раза дороже, чем это было условлено – потому что соусы и зелень, которыми нас снабжали очень обильно и радушно, как выяснилось, должны были оплачиваться отдельно от основного блюда. Но и тогда все уладилось – мы постояли, мило поулыбались (подражая китайцам, которые если чего-нибудь и боятся, так это потерять лицо), и в конце концов объяснили приятным девушкам, требовавшим с нас деньги, что это мы только выглядим, как американцы, а в действительности у нас в стране с деньгами самое бедственное положение.
Гостиницу мы нашли довольно быстро, и она оказалась вполне симпатичным заведением – по крайней мере, на вид. Вход ее украшали два массивных каменных льва с китайским разрезом глаз, над которыми медленно колыхался огромный шар красного цвета, подвешенный на цепи. Красный цвет, очень распространенный в Китае, призван отгонять злых духов (китайцы – самый суеверный народ в мире). Вообще говоря, в местном обиходе едва ли не все регламентировано предосторожностями такого рода. Так как общепризнанно, что духи предпочитают двигаться по прямым линиям, крыши везде, где это возможно, плавно изогнуты с краев кверху. По той же причине сельские дороги делались извилистыми, а прямые улицы в городах перегораживались досками. Точно с таким же почтением китайцы относились и к своим идолам – каменным, деревянным или глиняным. Правда, это почтение было по-китайски прагматичным – когда божкам случалось провиниться, они расплачивались за это, как и всякий другой. Если идол не желал даровать дождь во время долгой засухи, его выносили из храма и оставляли на денек под палящим солнцем, чтобы образумился. Если это не действовало, идол вполне мог схлопотать и по своей деревянной спине. Был случай, когда крестьяне, долго упрашивавшие своего дракона дать дождь, в конце концов не выдержали, выдворили его из храма и с проклятиями бросили в сточную канаву. Вскоре, однако, дождь пошел; крестьяне достали дракона обратно, аккуратно обтерли его и поставили на прежнее место.
В гостинице – о радость! – понимали по-английски. Почувствовав себя наконец в своей тарелке, я объяснил, что мы хотим здесь остановиться пока на одну ночь, а дальше мы доплатим завтра, если только не съедем отсюда. Стоимость пребывания показалась нам умеренной, и мы решили, что, если ничего другого не подвернется, вполне можно будет остаться и тут. Правда, на следующее утро с нас попытались взять совсем другую сумму за ночь, но это в порядке вещей в Китае – после недолгого выяснения отношений мы сошлись на цене, еще меньшей, чем нам пришлось заплатить в первый день.
Оставив в номере свой багаж и куртки (солнце поднялось выше, и на улице все выглядело уже совсем по-летнему), мы вышли из отеля. В Пекине нам предстояло провести целую неделю, и первые три дня у нас были совершенно свободными. Международная выставка промышленного оборудования, ради которой мы и задержались в Пекине, должна была начаться только на следующей неделе. Не знаю, как Дима, а я легко вошел в роль любознательного globe-trotter'а, приехавшего в Пекин в поисках новых впечатлений, еще более захватывающих и увлекательных, чем могла предложить старушка Европа. Я чувствовал себя как школьник, удравший с уроков и отправившийся болтаться по городским улицам. Глубокая жизненная колея, конечно, замечательная вещь, особенно когда ты ставишь перед собой обширные задачи в жизни – но выйти из нее на некоторое время всегда очень приятно. Пусть тот воз, который мне приходится тащить, постоит спокойно в сторонке, пока я рассмотрю окрестности, в которые завела меня моя дорога.
|
Два путешествия