Некоторое время самолет, не отрываясь от земли, петлял по каким-то дорожкам вокруг аэродрома, пытаясь, видимо, найти что-то похожее на взлетную полосу. Обнаружив ее, он стал было разгоняться (от чего у меня сразу захватило дух), но вдруг остановился и снова начал разворачиваться. Я хотел спросить Диму, что могут означать все эти маневры и по какой причине мы никак не можем взлететь – или хотя бы определиться с направлением полета – но тут березки и елочки за окном внезапно провалились куда-то глубоко вниз, а мой желудок почему-то двинулся в противоположном направлении. «Странно», прокомментировал Дима, «такие большие самолеты в воздушные ямы обычно не попадают». Несмотря на то, что в таких случаях смотреть в окно не рекомендуют, по крайней мере, на взлете, я не мог сдержать своего неуемного любопытства и уставился на серо-зеленый северный пейзаж внизу, тонко расчерченный извилистыми речками и дорожками. Самолет быстро набирал высоту. Никаких особо неприятных ощущений у меня пока не было, но, уверив себя, что они не замедлят появиться, я попросил стюардессу, проходившую мимо, принести мне на всякий случай пакетиков. «Вам плохо?», участливо спросила она. «Сколько вам нужно пакетов?». Как выяснилось чуть позже, она имела в виду, что, может быть, пакеты нужны не одному мне, но я воспринял ее вопрос очень серьезно, и попросил замирающим голосом: «ну, принесите для начала хотя бы два».
Самолет шел вверх ровно и мощно, и постепенно мои страхи стали проходить. Те странные ощущения, которые я испытывал на взлете, были, очевидно, на добрую долю вызваны самовнушением: во всяком случае, пять последующих взлетов и шесть посадок я перенес без каких-либо затруднений. За окном уже не видно было ничего, кроме белого тумана, застилающего все, что было под нами. Иногда он разрывался, но ничего определенного внизу все равно различить было невозможно. Мы должны были пролетать над Уралом, над большими реками, но все, что я видел – это были весьма протяженные прямые линии, пересекавшиеся иногда очень прихотливо. Ввиду того, что, как всем известно, дорог в России нет, то, очевидно, это и были направления. Хотя оставалось неясным, куда здесь направляться – мы пролетали намного севернее главных русских городов.
Мы двигались на Восток, и солнце стало садиться гораздо раньше, чем это можно было ожидать. Стемнело очень быстро, и в салоне самолета загорелся бледный люминесцентный свет. Подали ужин, который я отверг было сначала (предвкушая посадку, которая, говорят, еще страшнее взлета), а потом передумал, махнув рукой на все превратности полета. Через полчаса самолет вдруг начал быстро терять высоту. Очень скоро я увидел в окно какие-то холмы под нами, поросшие высокими соснами. Они быстро проносились мимо, но никаких признаков того, что аэродром поблизости, я не видел. Внезапно наш самолет резко снизился, почти прижавшись к земле, и справа и слева замелькали огоньки взлетно-посадочной полосы. Я думал, что он катится по поверхности, но он был еще в воздухе – толчок от соприкосновения с полосой последовал чуть позже, и его ни с чем нельзя было перепутать.
|
Два путешествия