Мы провели в Пекине неделю, и за это время город совсем не прискучил мне и не вызвал какого-то утомления и желания от него отдохнуть. К концу нашего пребывания там погода установилась теплая и солнечная, и наступило, на наш взгляд, настоящее лето. Правда, деревья так и оставались без листьев, но некоторые из них (особенно много их было у стен Запретного города) сплошь покрылись крупными, как будто восковыми, грязно-белыми цветами. Как я уже говорил, пекинская растительность выглядит очень чахло, и даже в знаменитом парке, разбитом вокруг Храма Неба, не встретишь ничего, кроме приземистых деревьев, посаженных довольно редко, и пыльной травы. В этом городе почти нет зелени – по всей видимости, растения с трудом выживают в таком климате. Сколько раз я вспоминал в Пекине расхожее русское мнение, что хуже петербургского климата нет ничего на свете! Оно в свое время было обычным литературным штампом (возникшим из-за того, что почти все русские литераторы жили в Северной столице) – настолько укоренившимся, что у Владимира Соловьева одна философствующая дама даже замечает (дело происходит в Ницце), что дурная погода бывает только в Петербурге. В сравнении с Европой это, может быть, и так. Что, однако, сказали бы наши европейцы о городе, где холодная, сухая и совершенно бесснежная зима длится до марта, сменяясь весенними ветрами, шквалами и пылевыми бурями, которые, пробушевав до июля, переходят, в свою очередь, в сезон дождей!
Мы решили отметить наш отъезд чем-то особенным и, немного поразмыслив, пришли к выводу, что самым колоритным и оригинальным будет добраться до вокзала на рикше. Как только мы вышли из отеля с нашими сумками (прощайте, милые девушки с грустными глазами! прощай, китайский шведский стол с экзотическими блюдами загадочного происхождения!), как к нам тут же подъехал велорикша на своей повозке. Показав ему на карте иероглиф «вокзал» (от чего он издал несколько восторженных нечленораздельных звуков и часто закивал головой – почти как китайский болванчик, только в утвердительном, а не в отрицательном направлении), мы важно, как два империалиста, угнетающих покорное и трудолюбивое местное население, взгромоздились на его тележку, извлекли видеокамеру и сказали: трогай братец, что же ты стоишь? Братец тронул, и мы понеслись по пекинским улицам. Мне было немного неудобно из-за того, что мы так уж совсем в прямом смысле сели на шею китайскому народу, но рикша, похоже, чувствовал себя совершенно в своей тарелке. Выглядел он, как классический колониальный китаец: бритая голова желтоватого цвета, уши, прижатые к черепу и длинная шея. Этой головой (на этой шее) ему приходилось вращать очень интенсивно, потому что пекинское дорожное движение – это смесь очереди с мясорубкой. Со всех сторон нас захлестывали волны машин, велосипедов, моторизованных колясок самого разного типа – и все это издавало такой шум и гам, что не потеряться в этом хаосе было положительно невозможно. Но наш ямщик вел себя очень уверенно и не раз решительно грозил какому-нибудь хромированному мерседесу, за то, что тот едет, не разбирая дороги (скорость, впрочем, здесь у всех была одинаковая, особенно на перекрестках – может быть, поэтому в Китае так мало мерседесов и так много велосипедов).
Прибыв на вокзал, мы расплатились с рикшей и направились к билетным кассам. Нам нужно было добраться до Уси, где нас ждал представитель корпорации, ради посещения которой мы и прибыли в Китай. Приобретение билетов на сей раз прошло довольно гладко, может быть, потому, что девушка-кассирша знала два-три соответствующих английских слова (какое бы отвращение ни вызывала та глобальная унификация культуры, которая сейчас происходит, надо признать, что повсеместное знакомство с английским языком – хотя бы на уровне колониального его варианта – вещь чрезвычайно удобная в путешествиях). Посадка на поезд прошла по уже хорошо знакомому нам сценарию, но сам поезд сильно отличался от того, на котором мы добирались до Пекина. Он был выдержан в лучших традициях советской эпохи, настолько грандиозной в своих колоссальных начинаниях, что о чистоте уборных ей задумываться уже не было никакой возможности. Пыльный и запущенный вагон сразу же вызывал в памяти пекинские трущобы, и с этой обстановкой странно контрастировал мелодичный звон мобильных телефонов, дружно раздававшийся по всему вагону, как только мы приближались к очередной станции. То ли мобильная связь очень дешева в Китае, то ли в этой стране на поездах ездят одни только представители делового мира, но наш вагон то и дело превращался в подобие биржевого зала, где огромные толпы народу, сбившись в кучу, не обращают друг на друга никакого внимания и только тараторят что-то в свои трубки.
Двигался наш поезд очень лениво и неторопливо, подолгу застревая везде, где только было можно. К сожалению, другие поезда шанхайского направления, более быстрые и комфортные, в Уси не останавливались – этот четырех или пятимиллионный город был слишком мелким, по китайским меркам, чтобы терять на него время. Пейзаж за окном поначалу не сильно отличался от своего более северного варианта, но когда я проснулся наутро, я увидел, что зелени, уже очень похожей на тропическую, вокруг стало намного больше. Мы подъезжали к великой реке Янцзы. На другом ее берегу располагался Нанкин, «Южная столица», город, не менее десятка раз за 2400 лет своего существования получавший столичный статус (с этим связано другое его название, Шичао-Духуй – «Город десяти столиц»). Когда мы пересекли огромную реку, я увидел этот город с высокой железнодорожной насыпи – и пожалел, что столица в конце концов установилась не здесь (впрочем, китайская история еще не закончена). Нанкинское население и сейчас, и раньше, было, по всей видимости, более зажиточным, чем пекинское. Повсюду здесь возвышались крепкие каменные дома с широкими верандами, плотно оплетенными каким-то вьющимся растением, похожим на тропическую лиану. Во дворах как ни в чем не бывало росли роскошные пальмы, но обезьяны не расхаживали по улицам, как это, говорят, происходит в Индии. Само освещение тут было совсем другим; если в Пекине солнце очень тускло просвечивало сквозь пыль, взвешенную в воздухе, то здесь небо казалось глубоким, сочным и насыщенным, и яркие солнечные пятна были рассыпаны по красным черепичным крышам и каменным стенам. Все это уже было намного ближе к тем картинам, которые я привык видеть в своих путешествиях, и напоминало скорее о Европе, чем об Азии. Я очень жалел о том, что мне не удалось побродить по Нанкину, посмотреть на развалины древних дворцов, подняться по склонам знаменитых Фиолетовых гор. Может быть, когда-нибудь я еще раз окажусь в Китае, и тогда уже, я чувствую, Нанкина мне не миновать.
|
Два путешествия