СОДЕРЖАНИЕ САЙТА	ПОСЛЕДНИЕ ОБНОВЛЕНИЯ

Олицетворением западной цивилизации Наполеон казался и Тютчеву. Как замечает Е. Н. Лебедев, тонкий исследователь отображения проблемы «Россия и Запад» в русской культуре, «Наполеон для Тютчева (да и вообще для всех русских поэтов) был наиболее мощным, характерным и впечатляющим воплощением жизненной философии Запада – как самой по себе, так и в ее роковом столкновении с русской. Наполеон – это апофеоз западного человека». По мнению Лебедева, европейская цивилизация, постепенно вырождающаяся, в XIX и XX веке окончательно истощает свою культурную почву, некогда столь плодоносную, и на первый план в ней выступает один только голый практический интерес, пустые эгоистические побуждения. Уже индивидуализм Наполеона – «это не индивидуализм, скажем, Лютера, Савонаролы, Микеланджело, Спинозы и других великих культурных деятелей, пытавшихся отыскать истину (и через это самоутвердиться) в религии, морали, искусстве, философии. Это смертельно ядовитая вследствие своей небывалой концентрации "вытяжка" из некогда живых, роскошных и благоуханных цветов западноевропейской цивилизации, которые в течение столетий, на какой бы почве они ни произрастали и как бы ни отличались по форме, дружно источали в мировое духовное пространство порой чуть слышный, порой умеренный, порою терпкий, но всегда дурманящий аромат индивидуализма. Иными словами, вся культурная и политическая история Западной Европы подготавливала появление Наполеона».

Тютчев посвятил Наполеону целую главу своего неоконченного трактата «Россия и Запад». Этот труд написан на французском языке, что, может быть, было немного и неуместно для славянофильского произведения, наполненного обличениями Запада, но Тютчеву было несравненно легче выражать свои мысли по-французски, особенно если дело касалось таких сложных и отвлеченных вопросов. Тютчев сравнивает Наполеона с Карлом Великим, еще одним объединителем Европы, но при этом многозначительно замечает, что «с появлением России Карл Великий стал уже невозможен» («depuis l'apparition de la Russie Charlemagne n'etait plus possible»). Тютчев считал, что главное отличие России от Европы – это ее внутреннее единство, немыслимое на Западе. К западному единению, особенно германскому, Тютчев относился со скепсисом и иронией, как это видно из его стихотворения 1848 года:

Не знаешь, что лестней для мудрости людской:

Иль вавилонский столп немецкого единства,

Или французского бесчинства

Республиканский хитрый строй.

Но время от времени на Западе все же появляются завоеватели, которые предпринимают попытку его объединить; однако возводят они это единение на изначально неверных и порочных началах. В результате вместо того, чтобы принести Европе духовное освобождение, они только заковывают ее в новые цепи, устанавливая свои тиранические режимы, и связано это с тем, что они не обладают неким сокровенным знанием, которое есть у России.

Но освящающая сила,

Непостижимая уму,

Души его не озарила

И не приблизилась к нему, –

пишет Тютчев о Наполеоне. Именно безотчетное влечение к этому мистическому знанию, по Тютчеву, и вызывает то роковое и неодолимое стремление, которое побуждает западных завоевателей, как мотыльков на огонь, лететь в Россию.

Отсюда и вытекает неизбежное столкновение между Западом и Россией, пишет Тютчев в своем трактате. Россия вызывает у Запада (и в частности у Наполеона) противоречивые чувства, влечение и отвращение одновременно («attrait et repulsion»). Однако русское нравственное и религиозное единство, по мнению Тютчева, строится на совершенно иных принципах, чем западное, и попытка включить Россию во всемирную империю Запада изначально обречена на неудачу. Встречу Александра с Наполеоном в Эрфурте Тютчев называет величайшим отклонением России от ее пути; это мнение позднее разделял и Мандельштам, писавший в 1915 году о «роковом рукопожатье на шатком неманском плоту». Однако, не сумев подчинить себе Россию мирно, Запад пытается сделать это насильственно, военным путем. Изображая Наполеона перед вторжением в Россию, Тютчев говорит, что «он сам, на старинный лад, пророчествовал о ней», и приводит слова Наполеона из его приказа 22 июня 1812 года: «La fatalite l'entraine. Que ses destinees s'acomplissent» («Россия увлекаема роком, да свершатся судьбы ее»). В этом месте своего трактата Тютчев не выдерживает возвышенности предмета размышлений и от французской публицистики переходит к русским стихам:

Он сам на рубеже России –

Проникнут весь предчувствием борьбы –

Слова промолвил роковые:

«Да сбудутся ее судьбы…»

И не напрасно было заклинанье:

Судьбы откликнулись на голос твой -

И сам же ты, потом, в твоем изгнанье,

Ты пояснил ответ свой роковой.

В слегка переработанном виде этот отрывок вошел в цикл Тютчева «Наполеон», включенный в эту Антологию. В окончательной редакции стихотворения, однако, Наполеон уже не поясняет «ответ свой роковой», а задает в своем изгнанье «новую загадку». И. С. Аксаков, биограф поэта, замечает, что речь тут идет об известных словах Наполеона, сказанных им на острове Св. Елены: «Через пятьдесят лет Европа будет во власти революции или под властью России» («Dans cinquante ans l'Europe sera revolutionnaire ou cosaque»). Любопытно, что Фридрих Великий, прусский король (победы над которым воспевал Ломоносов), в книге «История моей жизни» писал: «Россия – это страшная держава, перед которою через полстолетия задрожит вся Европа».